Континент

Небосвод с размытыми подсветками золотистого оттенка низко нависал над сонной гладью моря, пенно дышавшего у береговой кромки.

Безмятежная луна, размываясь, проникала сквозь центр небосвода, уложив широкий тепло-желтый луч и удерживая ночное спокойствие громадной ванны.

Прошедшим днём ветер отчаянно раздувал большие волны. Сейчас же, после полуночи, он плотной теплотой эти волны успокоил, не позволяя повышать даже минимальную амплитуду ночного морского дыхания.

– Зачем вы продолжаете переводить на моё имя деньги? – спросила спутница ПА, когда они брели вдоль береговой линии. – Мне столько не нужно. Это слишком большие суммы.
– Ты знаешь, зачем.
– Но я не хочу открывать свою клинику.
– Почему?
– Частные клиенты, я стану от них зависеть. Кто платит – хорошо, но если у человека плохо с деньгами, мы не сможем ему помочь. Или мне нечем будет платить персоналу.
– Для тех, у кого плохо с деньгами, существуют государственные медицинские учреждения, – будто сам с собой иронизировал ПА, приятно ощущая, как она держит его под руку.
– Я и работаю в одной и центральных больниц. И у меня даже приличная зарплата.
– Ещё бы! Хотя, что там приличного?
– Мне хватает.
– И в такую даль каждый день на электричке ездишь?
– Не я одна.
– А квартиру могла бы позволить себе побольше и в столице.
– Я никогда не уеду оттуда. И вы знаете, почему.
– Конечно, знаю.

На песчаном пляже, поодаль от элитных, под разными углами неровно торчали спущенные зонтики от солнца, рядом рассеялись пластиковые столы и подобия кресел.

ПА выровнял один из столиков, за которым они уютно расположись, будто одни сейчас во вселенной. Только они и морская гладь, сквозь небесное полотно подсвечиваемая тёплым лучом наблюдавшей сверху Луны. И лишь бриз-ветерок обволакивал их и пространство вокруг.

– Расскажите мне про вас… расскажите о ней.
– ?..
– Уже не первый год я собираюсь духом услышать, но была не готова. И сейчас, признаться, тоже. Но я постараюсь… я хочу, прошу вас.
– Полегчало хоть немного, моя хорошая?
– Нет.
– Тогда может не нужно?
– Если не сейчас, то никогда не решусь.

ПА выдержал паузу, поднимая из глубин памяти события континентальной дальности, давности и глубины, взвешивая, что сказать и как осторожней говорить.

– Я перешёл в седьмой класс. Выпускной. Первое сентября. Отрылась дверь и она вошла. Все замерли. Почему-то замерли все. Видишь ли, душа моя, она обладала непостижимой внутренней… не знаю, силой… она смотрела на тебя, и ты больше не мог шуметь, хулиганить, спорить и что-то доказывать.
– Такая строгая?
– В меру. Но не в этом было дело. Видимо, кому-то всё же удаётся найти своё истинное призвание и всего себя посвятить без остатка.

После очередной паузы женский голос тихо настоял:
– Продолжайте.
– Хм, а что продолжать? Влюбился я в неё без памяти. Хотел даже в восьмой и девятый остаться. Но не для среднего образования, а чтобы видеть её, чувствовать, наблюдать за каждым её шагом, движением. Невероятно грациозная женщина! Без налёта и ничего напускного. Но самое завораживающее – это её молчание. Она смотрит, и ты будто к стене припечатан. Знаешь, я живу очень долгую жизнь, многих и разных людей узнал, но чтобы так… Возможно, и скорее всего, во мне играло юношество. Возможно, её портрет я дорисовал до того уровня, до которого хотел. Но только возможно. В реальности, там не было нужды что-то дорисовывать, в моих глазах она была совершенством. Да и не только в моих.
– Дальше, пожалуйста.
– … С горем пополам я закончил начальную школу, остался в восьмой класс, но в конце учебного года меня откровенно выгнали. Это было нестандартным случаем для той эпохи, но однако. А я был и рад. Зачем мне учиться со всеми и всему подряд?
– Если я правильно поняла, вы сразу же подались, так сказать, в бизнес.
– Что-то типа. Вскоре в столице появились особые магазины, и я стал валютным спекулянтом.
– Кем?! А, поняла.
– Расстрельная статья. Но я всегда был осторожен. Решителен, но, одновременно, и очень осторожен, внимателен. Ладно, это другое. В общем, не один год, каждый раз когда мог, я приезжал в посёлок, я ждал её после уроков, и, не обращая внимания на любые насмешки, провожал её до дома. Потом она попросила меня перестать так делать. Я не соглашался. Но однажды она попросила как женщина мужчину. И я не смог отказать. Но стал ждать её возле дома. Потом даже видел по её едва заметной улыбке, когда она появлялась, что она сама ждёт того, что сегодня я её жду. Она чувствовала, как я быстро взрослел. И так продолжалось сколько-то лет. У меня рос свой бизнес, насколько возможно применить это понятие к той системе, водились деньги. Ей это не нравилось, и она повторяла, что я должен учиться. Много раз даже настаивала. Очень строгим был её вид в такие минуты, но именно в эти минуты я ещё сильнее её обожал, восхищался женственной строгостью. Знаешь, однажды мы даже поругались. Я на неё поругался.
– Что?..
– Да-да. Я позволил себе действовать как мужчина. Хотел, чтобы она это ощутила.
– И как? Успешно?
– Вроде бы, да.
– Расскажите.

. . .

Где-то век без четверти назад.

Поздний вечер, почти ночь. Между недавно заселёнными мелокоэтажками шла дорожка, вдоль которой туда-сюда бродили двое. По обе стороны молодые деревца, между которых жители натянули бельевые верёвки и развесили постиранные вещи и простыни.

Совсем молоденький паренёк – уверенный и даже дерзкий. Но не наглый, во всяком случае рядом с женщиной, с молодой и очень строгой по виду женщиной. И бесконечно красивой! Не примитивно ярко, а женственно неотразимой.

Паренёк выждал, когда она закончит короткую лекцию о необходимости обучения, затем дал уверенный старт своему монологу, неожиданно обращаясь к ней на ты.

– Послушай, любовь моя!..
– Что?!
– Молчи! Я прекрасно тебя понимаю, ты –учительница, не училка из седьмого-бэ, а настоящая. Я готов всю жизнь у тебя учиться. Готов до смерти быть на твоих уроках. Готов, но не стану. Никогда!
– ?..
– Потому что ты мне нужна не как учительница! Но для того, чтобы быть рядом с тобой, я и сам должен стать другим. Тебе студент не подойдёт.

Она страстно желала возразить, но молчала. Как же неповторимо она умела выдерживать затяжную паузу, ничуть не ослабляя напряжения, а даже наращивая.

– Рядом с тобой простой мужик – не пара. Да, признаюсь тебе, что не готов всю жизнь положить только ради женщины, даже такой, как ты. Мои планы другие. Мне вторая половина, в принципе, не… я и сам целое. Но и ты тоже. Вообще не понимаю, она – его половина, он – её! Ерунда какая-то! Человек – личность! А личность, это не дипломы, за которые ещё отрабатывать-пахать там, куда пошлют! Личность – это свобода выбора, действий, как жить, где и с кем! И чтобы той, которая будет со мной рядом, было спокойно. Спокойно, потому что у неё есть я. Но для всего этого нужны деньги! Только они дают… не знаю, что-то очень важное они дают. И они у меня уже есть. Пока немного, но таких зарплат даже в НИИ не платят. На заводах – тем более!

Она смотрела на него, имея много, что сказать, но… молчала. Он же то и дело уводил глаза. Не мог не уводить, слишком жаждал её.

– Почему ты молчишь? – наконец он поднял решительный взгляд. – Я всё сказал, хочу теперь тебя услышать.
– … Ты рассуждаешь не как подросток.
– Я уже давно не подросток, и ты это видишь.
– И тем более не как советский школьник, пусть и вчерашний.
– Я принадлежу только себе! И… тебе. Но не подумай…
– Мне известно, чем именно ты занимаешься.

Паренёк не просто удивился, а настолько, что едва не вытаращил глаза. Но остался внешне предельно спокойным.

– Прекрасно держишься. Мужчина.

Она не пояснила, что отец одного из её учеников работает в столичном уголовном розыске, и однажды он появился в дверях её класса с вопросами, понятно какого характера.

– Тебя посадят.
– Посмотрим.
– Хорошо. Что ж, вижу, ты сильный и ко всему готов. Хорошо… Давай тогда немного изменим угол обзора. Скажи, женщине, которая решится быть с тобой, такая участь станет приятной? Желанной? О таком счастье она мечтает? Значит, либо она будет глупа, а ты такую не пожелаешь осчастливить, либо ей придётся жить в постоянном страхе, что её мужчина сегодня домой не вернётся. А по валютным статьям – никогда! И с этим горем, которое рано или поздно случится, ей предстоит существовать всю оставшуюся жизнь. Детей одной поднимать в том позоре, который отец-преступник им всем обеспечит. И какой вес после этого имеют все твои деньги? Что ж, хорошенькая забота о той, которую ты так ярко назвал «Любовь моя».

Юноша вдруг задумался. Серьёзно задумался. Сделал шаг назад, посмотрел по сторонам, снова к ней подошёл. Ещё подумал, пока она молча не сводила с него выразительных глаз. И прямо выдал:

– Ты права.
– ?..
– Всегда признаю, если ты права. Да… хм, что ж… Ты права, любимая…
– Не смей…
– Не смей мне запрещать!.. – моментально парировал он, сразу же смягчившись: – Ты не сможешь запретить мне любить.
– !..
– Что ж, я придумаю, как ещё зарабатывать деньги. Варианты есть.
– Иди учиться.
– Нет. Пойду, когда пойму точно, зачем и куда. Тогда бегом побегу хоть в учёные, хоть в сварщики, и даже в старости! Я тебе обещаю.
– Мне обещать ничего не нужно.
– А я не об этом.
– ?..
– Я хочу, чтобы ты знала, если я чего-то пообещаю, твёрдо тебе скажу, то это точно будет так, то это будет правдой. В доску расшибусь, но сделаю. Или не стану обещать.
– Да… ты действительно рассуждаешь не по годам.
– Книжек начитался.
– Каких?
– Которые видел у тебя на полке.
– Вот как?
– Да.
– Похвально.
– Не для похвалы.
– Разумеется.
– Я хотел тебя узнать. Мне интересно всё, чем живёшь ты.
– Понравились книжки?
– Только две.
– Какие?
– Теодор Драйзер. Я три раза её перечитал.
– Явно ты не о «Сестре Керри» говоришь.
– Не о ней.
– Теперь ясно, откуда у тебя такая страсть к деньгам.
– У меня страсть к жизни. А деньги – ради них я на всё не пойду.
– Уверен? Тогда прочитай «Сестру Керри».
– Уже. Я запомнил его ошибку. Никогда так не соблазнюсь. Теперь точно. Спасибо твоему Драйзеру.
– Если так, то я тоже буду ему очень признательна.

Их разговор продолжился, но юноша всё сильнее ощущал неистовое к ней влечение, что не могла не чувствовать и она. Их реплики стали прерываться, потому она сама прервала столь позднюю встречу, понимая, что в домах по обе стороны далеко не все способны уснуть в эти часы, хотя почти всем очень рано вставать.

Не имеет значения, что он ей ещё говорил возле подъезда, помимо того, что клятвенно пообещал завязать с валютой, но на его требовательный поцелуй она ответила уверенным отказом.

Эту ночь она не спала ни секунды. Он – две ночи подряд.

Примерно через год, за который паренёк повзрослеет на добрых пять, он всё же сольётся с ней в затяжном глубоком поцелуе, за который будет готов отдать полжизни, но получит лишь хорошую пощёчину. Она пояснит:
– Жёстко действуешь. Мне не нравится. А вот по лицу откровенно заслужила я.
– Убью любого, кто прикоснётся к твоему лицу.
– Но мне хозяин тоже не нужен.
– Кто прикоснётся без твоего разрешения.

. . .

Время на без четверти век с лёгкостью скользнуло обратно в сегодняшнюю ночь на побережье. Словно чуть сместился целый континент.

ПА замолчал. Разумеется, в эту безмятежную ночь он не всё рассказал из той истории слишком далёкой своей юности. Не расскажет всё и после.

В тщетной попытке вытащить своё чрезвычайно грустное состояние в хоть какой-то положительный ракурс, ночная спутница ПА спросила:
– А зачем вам такая вилла? Яхта?
– Отвечу при первом же удобном моменте. Думаю, он наступит вот-вот, моя хорошая.

– Хм, вы знаете, все эти долгие годы я тайно мечтала, чтобы мой настоящий отец нашёлся, наконец. Плохой или хороший, сильный или инвалид, с уголовным прошлым или профессор, пусть только найдётся. И когда появились вы… меня вдруг!.. Я боялась верить…
– ?..
– Скажите, это вы?

Мимо кто-то проходил. Тихой смех нелогично нарушал умиротворение ночного триединства – берега здесь, моря там и вселенской тишины вокруг и свыше.

ПА прокашлялся, и гуляющая парочка быстро удалилась.

– ?!.. – её глаза и взор сейчас не смог бы описать ни один художник, он бы в них и потонул.

– Нет, не я, – с глубокой тоской признался ПА.

На такой ответ даже ночной бриз на минуту превратился в негодующий ветер.

Она поднялась, направилась к морской кромке. Затем обернулась. Он стоял в двух шагах за её спиной.

– Вы всю жизнь любили её?
– И даже сейчас.
– Мамочка… – послышался сдавленный шёпот одними губами.

В её дрогнувших руках он заметил маленький портретик, который она забрала с тумбочки в своей комнате. У каждого свои иконы.

– Тогда… Тогда кто мой отец? Неужели всё же тот, кто?..
– Я не знаю.
– Вы прекрасно знаете. Но дорожите мной, как дочерью, потому и бережёте. Видимо, вам нечего мне о нём рассказать. Хорошего.

Наступила кульминация.

Какое-то время она тихо, но отчаянно рыдала в его объятиях, прижавшись, как плачущий ребёнок прижимается к сильному отцу. Он же стоял как скала, укрывая столь нежное создание от всего мира разом, готовый весь этот мир в клочья разнести, если кто-то в эту минуту покусился бы на неё одну.

Вскоре она взяла себя в руки и рассказала то, что больше всего он боялся услышать.

– Когда мама заболела, я сразу же восстановилась в медицинском. Это было непросто, но там работал один из маминых учеников. Был поставлен страшный диагноз. Боже, я училась и день и ночь, умоляя бога, чтобы он не забирал её. Она держалась, мужественно держалась. Всегда смотрела на меня таким взглядом, который я никогда не могла выдержать. Как только слезы страха появлялись на моем лице, передо мной возникала уже не мама, а самая строгая на свете учительница. Как я боялась её в такие моменты, и, как вы сами выразились, я бесконечно ею восхищалась именно в эти моменты. Знаете, я даже не училась, а отчаянно боролась! И, видимо, там, на небесах, заметили мою борьбу. Мама дожила до… Я держала её сколько могла. И даже больше. И только благодаря ей я стала… кем стала. Только благодаря ей. Мамочка…

Они вернулись на виллу, когда уже светало. Прежде чем скрыться в своих покоях, она спросила:
– Но почему столько лет? Десятилетий. Где вы были, раз так?..

ПА пожелает ей спокойной ночи и пообещает ответить на следующий день.

– И не забудете про яхту рассказать?
– Теперь и ты знаешь, если уж я пообещаю…
– Спокойно ночи, …

Ей бесконечно хотелось сказать: «Спокойно ночи, папа», но он не был её отцом. Он был больше и лучше многих из, а эти строки не столь наивны, чтобы так шаблонно всё закруглить.

. . .